Терпеливое несение крестасвоего есть истинное покаяние

• Главная
• Карта сайта
• Контакты
• Вход

Владимир Иванович Даль

Содержание:
БИОГРАФИЯ
НЕИЗВЕСТНЫЙ ВЛАДИМИР ДАЛЬ
О ПОВЕРЬЯХ ,СУЕВЕРИЯХ И ПРЕДРАССУДКАХ

БИОГРАФИЯ




Неизвестный Владимир Даль
Большинству из нас Владимир Иванович Даль известен как автор знаменитого «Толкового словаря». Многие знают и о том, что Даль собрал уникальное собрание русских пословиц и поговорок. И лишь некоторые слышали о нем как о писателе-прозаике. Но о чем он писал? Что главное в его многочисленных писательских трудах?



«Всегда нам в укор будет то, что одиночка Владимир Даль свершил труд, равный труду многих десятилетий иного гуманитарного института с его могучим коллективом и современными средствами науки и техники».

Владимир Крупин

Датчанин по происхождению, Даль всю жизнь с любовью изучал Россию, быт, религиозный и житейский опыт и язык населяющих ее народов. Можно сказать, что он открыл нам богатства родного нашего языка. Само по себе это уже было подвигом. Но главное в том, что Даль полюбил Православие. Святая Русь не была для него, иноземца, чуждой абстракцией. Он весь проникся ею. Религиозные воззрения и проявления русского народного духа — вот главный стержень его произведений. Именно из Православия выводил Даль самые яркие черты русского национального характера. Так Илья Муромец у него не просто легендарный богатырь, обладающий немереной силой и легко побивающий врагов Руси. В написанной Далем сказке-легенде Илья Муромец — прежде всего глубоко религиозная личность, делами и словами его руководит Сам Господь Бог. Даль, несомненно, связывал образ Ильи Муромца с личностью преподобного Илии, чьи мощи покоятся в Киево-Печерской лавре.

Паломник ХVI века, некто Леонтий, в своих записках говорит: «Видехом храброго воина Илию Муромца, в нетлении под покровом златым; ростом яко нынешние крупные люди; рука у него левая пробита копьем, язва вся знать; а правая изображена крестным знамением». Преподобный Илия (Муромец) жил в XII веке и имел прозвание Чоботок (по другим источникам — фамилию Чоботов). В детстве он страдал тяжелой болезнью и был недвижим. После исцеления был принят на службу к Киевскому князю, стал воеводой и совершил множество легендарных воинских подвигов. В сорок лет он ушел в монастырь и скончался, будучи иноком Киево-Печерской лавры, около 1188 года. Канонизирован он был в 1643 году. Проведенная учеными экспертиза мощей определяет его возраст в 40–45 лет и подтверждает паралич преподобного Илии в детстве и тяжелые воинские раны. Почивает преподобный Илия, сложив правую кисть руки в троеперстии. Память его чтится Церковью 1 января.

В своей сказке Даль выстраивает судьбу героя с глубокой верой в религиозный инстинкт народа, который также видел в своем богатыре святого преподобного Илию Печерского. Илья Муромец рождается в ночь с Великой Субботы на Святую Пасху, встает на ноги тоже в Светлое Христово Воскресение, а его дед Тимофей принимает схиму в Киево-Печерской лавре с именем Илларион. Сам же Илия «сидит сиднем сидячим», «сидит с твердой верой, со смирением, кроме молитвы присной, слова не вымолвит», «по зарям шепотом молитвы начитывает», «а поклоны кладет, словно в воду ныряет». В сказке Даля Илия «отродясь постится, а скоромного куска у него душа не принимает».

С Ильи Муромца и начал Даль описывать Святую Русь. Но Святая Русь для него — это не только легендарные герои, богатыри, князья, святые. Это и обычные люди, которых он встречал на своем жизненном пути и которые поразили его глубиною духа, крепостью веры, чистотою жизни. Так, в рассказе «Послух» писатель показывает, как велика тайна человеческой жизни перед Богом: перед смертью старушки к ней является умерший знакомый священник и причащает ее. И только этот случай раскрывает высоту духовной, по сути евангельской жизни этой с виду вполне обыкновенной старушки.

Оставаясь повествованиями в духе «достопамятных сказаний» о жизни святых насельников древних христианских поселений, рассказы Даля изображают духовную жизнь крестьянства и других сословий современной ему «Святой Руси». Его проза повествует о чудесах Божиих, о громадной роли Божиего Промысла в жизни человека, о незаметно проявляемых христианских добродетелях и о страшных искушениях.

В рассказе «Искушение» есть замечательная сцена: два мужика, один из которых собирается ограбить и убить другого, стоят рядом перед иконами и молят Бога отвести нападения беса. Это два брата во Христе, которые понимают, что не они, а бес пытается совершить преступление и вовлечь человека в бездну греха, и они вместе борются с ним. Такую сцену, конечно, можно увидеть только в «Святой Руси» — и Даль это понял.

Вообще перемена материального состояния человека и связанные с этим переживания, а зачастую и взятый на душу грех — одна из излюбленных тем Даля. Известно несколько его произведений на тему «клада» («Клад», «Сказка о кладе», «Клад на корабле», статья «Клады» в цикле «О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа» и др.). Почти в каждом случае писатель показывает страшное и часто весьма примитивное действие в человеческой душе греха-страсти. Как правило, один грех (корысть) приводит к еще более тяжкому (например, убийство).

Нельзя не сказать, что Даль прекрасно знал православный календарь и церковные обряды. Его «малая проза» так и пестрит названиями церковных праздников и именами святых. Хорошо знает он и строй церковной службы. Мало кто из современных людей без комментария сможет понять, например, его выражение из рассказа «Подземное село»: «Как заблаговестили к Достойной». А Даль знал, что во время освящения Даров на Божественной литургии установлено «благовестить к Достойну, чтоб этот звон возбуждал к большему благоговению находящихся в храме…» (Историческое, догматическое и таинственное изъяснение Божественной литургии. Составлено Иваном Дмитревским. — М., 1993. С. 308. Даль не совсем верно пишет: «к Достойной», в то время как нужно — «к Достойну»).

Окунаясь в глубины народной жизни, Даль хорошо узнал так называемое «народное православие», и описывал его во многих своих произведениях. Некоторые из них строятся на переложении тех народных религиозных рассказов, которые по своему духу восходят к «Лавсаику» епископа Еленопольского Палладия. Так, например, в «Архистратиге» пересказана известная христианская народная легенда о чуде неожиданного спасения человека св. Архистратигом Михаилом. В некоторых вариантах этой народной легенды вместо Архистратига Михаила действуют Ангелы, назвавшиеся «Средой» и «Пятницей» и в аналогичных обстоятельствах спасшие жизнь старушке, которая всегда чтила среду и пятницу и не принимала в эти дни скоромной пищи.

В рассказах «Правда» и «Нищий» Даль выводит старичка-странника, который неожиданно является заблудшему, запутавшемуся в жизни человеку и своим примером, своей чудесной помощью выводит человека на прямые, честные пути жизни. Совершенно очевидно, что хотя Даль и не называет этого героя иначе как «старичок», перед нами — Святитель Николай Чудотворец. В русском фольклоре нет другого столь же верного и сильного помощника и заступника — особенно, души заблудшей, погибающей, — как Святитель Николай (вспомним хотя бы былину о Садко, в которой Николай Угодник буквально вырывает погибающую душу героя из лап беса — подводного царя). Естественно, что такие рассказы Даля включают в себя элемент чудесного — но не как выдумки или фантазии, а как реального духовного опыта народа.

Любопытна и по-своему актуальна жанровая картинка под названием «Октябрь». Помещик Руф Садокович, человек неординарный, своею властью и нравственным авторитетом решает сложный вопрос: заставляет девушек одного села отступить от нелепо сложившейся традиции — всем идти в монастырь. Он выдает их замуж за молодых парней того же села — путем жребия. Жребий в данном случае — не чудачество, а Божий Промысл. Монастырь — венец духовности народа. Но держится страна прежде всего духовно крепкой семьей. Стране нужна чистая монашеская молитва. Но это удел немногих. Нужны ей и роженицы-матери, и воины-отцы. Нужно будущее — малые дети. Духовность Даля не восторженно-мечтательная, а трезвая, вполне в духе русского «Домостроя».

Благодаря П.И. Мельникову-Печерскому мы многое узнали о скрытой духовной жизни Даля. Еще в 1848 году он выслал свой «давнишний опыт перевода Евангелия» М.П. Погодину. А в 1860-е годы, когда все заговорили о необходимости грамотности для русского народа, Даль напомнил, что грамотность должна быть неотрывно связана с нравственностью — иначе выйдет одна беда. Даль начал готовить уникальное издание Библии для народного чтения. По воспоминаниям Мельникова-Печерского, он занялся переложением «Моисеева Пятикнижия» («Бытописания») применительно к понятиям русского простонародья: «Еще в 1869 году он читал мне отрывки из “Иисуса Навина”, “Судей” и “Царств”».

Воспоминания Мельникова-Печерского подтверждают, что Даль вполне осознанно принял Православие, так как считал, что в Православной Церкви сохраняется вся полнота Истины. В одной из бесед со своим другом-учеником он сказал: «Самая прямая наследница апостолов, бесспорно, ваша греко-восточная церковь, а наше лютеранство дальше всех забрело в дичь и глушь… Лютеране — головеры. По учению Лютера: “Веруй только во Христа, спасешься ты и весь дом твой”, — добрых дел, значит, не нужно. Эдак не один благоразумный в Евангелии упоминаемый разбойник, но и всякий разбойник с большой дороги в царство небесное угодит, если только верует во Христа… Православие — великое благо для России, несмотря на множество суеверий русского народа. Но ведь все эти суеверия не что иное, как простодушный лепет младенца, еще неразумного, но имеющего в себе ангельскую душу. Сколько я ни знаю, нет добрее нашего русского народа и нет его правдивее, если только обращаться с ним правдиво... А отчего это? Оттого, что он православный... Поверьте мне, что Россия погибнет только тогда, когда иссякнет в ней православие... Расколы — вздор, пустяки; с распространением образования они, как пыль, свеются с русского народа. Раскол недолговечен, устоять ему нельзя; что бы о нем ни говорили, а он все-таки не что иное, как порождение невежества... Пред светом образования не устоять ни темному невежеству, ни любящему потемки расколу. Суеверия тоже пройдут со временем. Да где же и нет суеверий? У католиков их несравненно больше, а разве протестантство может похвалиться, что оно совершенно свободно от суеверий? Но суеверие суеверию — рознь. Наши русские суеверья имеют характер добродушия и простодушия, на Западе не то; тамошние суеверия дышат злом, пахнут кровью. У нас непомерное, превышающее церковный закон почитание икон, благовещенская просфора, рассеянная вместе с хлебными зернами по полю ради урожая, скраденная частица Святых даров, положенная в пчелиный улей, чтобы меду было побольше, а там — испанские инквизиции, Варфоломеевские ночи, поголовное истребление евреев, мавров, казни протестантов!..» Так не раз говорил Даль и впоследствии, и чем более склонялись дни его, тем чаще.

Скончался Даль, уже крестившись в Православие. Мельников-Печерский пишет об этом так: «Помню раз, года четыре тому назад, прогуливались мы с ним по полю около Ваганькова кладбища. Оно недалеко от Пресни, где жил и умер Владимир Иванович.

— Вот и я здесь лягу, — сказал он, указывая на кладбище.

— Да вас туда не пустят, — заметил я.

— Пустят, — отвечал он, — я умру православным по форме, хоть с юности православен по верованиям.

— Что же мешает вам, Владимир Иванович? — сказал я. — Вот церковь...

— Не время еще, — сказал он, — много молвы и говора будет, а я этого не хочу; придет время, как подойдет безглазая, тогда... — И тут же поворотил на шутку: — Не то каково будет моим тащить труп мой через всю Москву на Введенские горы, а здесь любезное дело — близехонько».

Осенью 1871 года с Владимиром Ивановичем случился первый легкий удар. После этого он пригласил православного священника, принял православное крещение и причастился Святых Христовых Таин по православному обряду.

В.И. Даль скончался 22 сентября / 4 октября 1872 года и был похоронен на Ваганьковском кладбище. Как он и предполагал.

Переход Владимира Ивановича Даля под кров Православной Церкви закономерен и логически завершает его яркую и до сих пор мало оцененную судьбу. В самом деле, трудно представить себе, что автор «Толкового словаря» и «Пословиц русского народа», автор «Ильи Муромца» и «Архистратига» не мыслил и не чувствовал как истинно русский и православный человек.

Владимир Мельник —
доктор филологических наук,
член Союза писателей России


© «Церковный Вестник», 2002-2008
www.tserkov.infoО поверьях, суевериях и предрассудках








О ПОВЕРЬЯХ ,СУЕВЕРИЯХ И ПРЕДРАССУДКАХ



Шиллер сказал: “и в детской игре кроется иногда глубокий смысл” — а Шекспир: “и на небе и на земле есть еще много такого, чего мудрецы ваши не видывали и во сне”. Это можно применить к загадочному предмету, о коем мы хотим поговорить. Дух сомнения составляет свойство добросовестного изыскателя; но само по себе и безусловно, качество сие бесплодно и даже губительно. Если к этому еще присоединится высокомерное презрение к предмету, нередко служащее личиной невежества особенного рода, — то сомнение, или неверие, очень часто бывает лицемерное. Большая часть тех, кои считают долгом приличия гласно и презрительно насмехаться надо всеми народными предрассудками, без разбора, — сами верят им втихомолку, или по крайней мере из предосторожности, на всякий случай, не выезжают со двора в понедельник и не здороваются через порог.
С другой стороны, если и смотреть на поверья народа, вообще, как на суеверие, то они не менее того заслуживают нашего внимания, как значительная частица народной жизни; это путы, кои, человек надел на себя — по своей ли вине, или по необходимости, по большому уму, или по глупости, — но в коих он должен жить и умереть, если не может стряхнуть их и быть свободным. Но где и когда можно или должно сделать то или другое, — этого нельзя определить, не разобрав во всей подробности смысла, источника, значения и силы каждого поверья. И самому глупому и вредному суеверию нельзя противодействовать, если не знаешь его и не знаком с духом и с бытом народа.
Поверьем называем мы вообще всякое укоренившееся в народе мнение или понятие, без разумного отчета в основательности его. Из этого следует, что поверье может быть истинное и ложное; в последнем случае оно называется собственно суеверием или, по новейшему выражению, предрассудком. Между этими двумя словами разницы мало; предрассудок есть понятие более тесное и относится преимущественно к предостерегательным, суеверным правилам, что, как и когда делать или не делать. Из этого усматривается, еще в третьем значении, важность предмета, о коем мы говорим; он дает нам полную картину жизни и быта известного народа.
Не только у всех народов земного шара есть поверья и суеверия, но у многих они довольно схожи между собою, указывая на один общий источник и начало, которое может быть трех родов: или поверье, возникшее в древности, до разделения двух народов, сохранилось по преданию в обоих; или, родившись у одного народа, распространилось и на другие; или же наконец поверье, по свойству и отношениям своим к человеку, возникло тут и там независимо одно от другого. В этом отношении есть много ученых указаний у г. Снегирева. Сочинитель настоящей статьи ограничился одними только поверьями русского народа, или даже почти исключительно тем, что ему случилось собрать среди народа; посему статья эта вовсе не есть полное исследование этого предмета, а только небольшой сборник или собрание подручных в настоящее время запасов [Я с намерением не перечитывал теперь сочинений ни г. Снегирева, ни г. Сахарова. Я даю только сборник, запас, какой случился. Праздничных обрядов я мало касаюсь, потому что предмет этот обработан г. Снегиревым; а повторения того, что уже помещено в Сказаниях г. Сахарова, произошли случайно, из одного и того же источника. Я дополнил статью свою из одной только печатной книги: Русские суеверия, Чулкова, в которой впрочем весьма немного русского.].
Север наш искони славится преимущественно большим числом и разнообразием поверий и суеверий о кудесничестве разного рода. Едва ли большая часть этого не перешла к нам от чудских племен. Кудесники и знахари северной полосы отличаются также злобою своею, и все рассказы о них носят на себе этот отпечаток. На юге видим более поэзии, более связных, сказочных и забавных преданий и суеверий, в коих злобные чернокнижники являются только как необходимая прикраса, для яркой противоположности. Нигде не услышите вы столько о порче, изурочении, как на Севере нашем; нигде нет столько затейливых и забавных рассказов, как на Юге.
Поверья местные, связанные с известными урочищами, курганами, городами, селами, городищами, озерами и проч., не могли войти в эту статью главнейше потому, что такое собрание вышло бы ныне еще слишком неполно и отрывочно. Если бы у нас много лет сряду занимались повсеместно сбором этих преданий, тогда только можно бы попытаться составить из них что-нибудь целое. Но предания эти гибнут невозвратно; их вытесняет суровая вещественность, — которая новых замысловатых преданий не рождает.

У нас есть поверья — остаток или памятник язычества; они держатся потому только, что привычка обращается в природу, а отмена старого обычая всегда и везде встречала сопротивление. Сюда же можно причислить все поверья русского баснословия, которое, по всей вероятности, в связи с отдаленными временами язычества. Другие поверья придуманы случайно, для того, чтобы заставить малого и глупого, окольным путем, делать или не делать того, чего от него прямым путем добиться было бы гораздо труднее. Застращав и поработив умы, можно заставить их повиноваться, тогда как пространные рассуждения и доказательства ни малого, ни глупого, не убедят и, во всяком случае, допускают докучливые опровержения.
Поверья третьего разряда, в сущности своей, основаны на деле, на опытах и замечаниях; поэтому их неправильно называют суевериями; они верны и справедливы, составляют опытную мудрость народа, а потому знать их и сообразоваться с ними полезно. Эти поверья бесспорно должны быть все объяснимы из общих законов природы: но некоторые представляются до времени странными и темными.
Засим непосредственно следуют поверья, основанные также в сущности своей, на явлениях естественных, но обратившиеся в нелепость по бессмысленному их применению к частным случаям.
Пятого разряда поверья изображают дух времени, игру воображения, иносказания — словом, это народная поэзия, которая, будучи принята за наличную монету, обращается в суеверие.
К шестому разряду, наконец, должно причесть — может быть только до поры до времени — небольшое число таких поверий, в коих мы не можем добиться никакого смысла. Или он был утрачен по изменившимся житейским обычаям или вследствие искажений самого поверья, или же мы не довольно исследовали дело, или, наконец, может быть в нем смыслу нет и не бывало. Но как всякая вещь требует объяснения, то и должно заметить, что такие вздорные, уродливые поверья произвели на свет, как замечено выше, или умничанье, желание знать более других и указывать им, как и что делать, — или пытливый, любознательный ум простолюдина, доискивающийся причин непонятного ему явления; эти же поверья нередко служат извинением, оправданием и утешением в случаях, где более не к чему прибегнуть. С другой стороны, может быть, некоторые бессмысленные поверья изобретены были также и с тою только целью, чтобы, пользуясь легковерием других, жить на чужой счет. Этого разряда поверья можно бы назвать мошенническими.
Само собою разумеется, что разряды эти на деле не всегда можно так положительно разграничить; есть переходы, а многие поверья без сомнения можно причислить и к тому и к другому разряду; опять иные упомянуты у нас, по связи своей с другим поверьем, в одном разряде, тогда как они в сущности принадлежат к другому. Так, например, все лицедеи нашего баснословия принадлежат и к остаткам язычества, и к разряду вымыслов пиитических, и к крайнему убежищу невежества, которое не менее, как и самое просвещение, хотя и другим путем, ищет объяснения непостижимому и причины непонятных действий. Лица эти живут и держатся в воображении народном частию потому, что в быту простолюдина, основанном на трудах и усилиях телесных, на жизни суровой, — мало пищи для духа; а как дух этот не может жить в бездействии, хотя он и усыплен невежеством, то он и уносится, посредством мечты и воображения, за пределы здешнего мира. Не менее того пытливый разум, изыскивая и не находя причины различных явлений, в особенности бедствий и несчастий, также прибегает к помощи досужего воображения, олицетворяет силы природы в каждом их проявлении, сваливает все на эти лица, на коих нет ни суда, ни расправы, — и на душе как будто легче.
Вопрос, откуда взялись баснословные лица, о коих мы хотим теперь говорить — возникал и в самом народе: это доказывается сказками об этом предмете, придуманными там же, где в ходу эти поверья. Домовой, водяной, леший, ведьма и проч. не представляют собственно нечистую силу; но, по мнению народа, созданы ею, или обращены из людей, за грехи или провинности. По мнению иных, падшие ангелы, спрятавшиеся под траву прострел, поражены были громовою стрелою, которая пронзила ствол этой травы, употребляемой по этому поводу для залечения ран — и низвергла падших духов на землю; здесь они рассыпались по лесам, полям и водам и населили их. Все подобные сказки явным образом изобретены были уже в позднейшие времена; может быть, древнее их мнение, будто помянутые лица созданы были нечистым для услуг ему и для искушения человека; но что домовой, например, который вообще добродетельнее прочих, отложился от сатаны - или, как народ выражается, от черта отстал, а к людям не пристал.

www.bibliotekar.ru

 

Наши банеры

Приглашаем к сотрудничеству