• Главная
• Карта сайта
• Контакты
• Вход

Андрей Зубов: в мировых религиях много общего

Однажды лекцию профессора Зубова в стенах МГИМО (где коридоры на первый взгляд напоминают лабиринты, а нумерация аудиторий порой подчиняется, мягко говоря, загадочной логике) перенесли в другую аудиторию. «Где?» - «Да кто ее знает!» – в общем, вполне типичный случай. Но ощущение было, что в поисках Атлантиды местного значения лихорадочно носится добрая половина института. В пятницу. На пятой паре. При факультативном характере курса (то есть необязательном посещении).

Профессор кафедры философии МГИМО Андрей Борисович Зубов - доктор исторических наук, автор пяти монографий и более 150 статей, соавтор «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви». Окончил МГИМО, факультет международных отношений, в 1973 году. С осени 2001 года читает в стенах alma mater два спецкурса по истории религий. Возглавляет Учебно-исследовательский Центр МГИМО «Церковь и международные отношения».

Время «комсомольства» и богоборста в прошлом

- Андрей Борисович, как Вы думаете, почему Ваши лекции, несмотря на самое невыгодное время и факультативный характер посещения, собирают полные аудитории студентов? В чем причина такого интереса к Вашему предмету?
- Мне кажется, в первую очередь интерес связан с самой тематикой. Ведь зачастую современный человек, особенно человек постсоветский, выросший в условиях гонения на духовные знания и ценности, ощущает внутри себя огромную пустоту. Каждый из нас понимает, что он, по словам Иосифа Бродского, «не только плоть», что есть некая духовная субстанция, нечто божественное, стремящееся реализовать себя. Долгие десятилетия об этом не говорилось ни слова. Сформировалось целое поколение ученых - так называемых «научных атеистов», совершенно «научно» обосновавших тезис о том, что предмета их исследования, то есть Бога, как это ни парадоксально, не существует. Но стремление найти истину, найти глубокое измерение своей сущности всегда было свойственно человеку. И вполне естественно, что молодым людям, студентам, важно понять, как прежде решались проблемы, которых по большому счету ничто кроме религии решить не может, – проблемы бессмертия, совершенства, целостности личности.

- Однако публика в МГИМО специфическая: всестороннее изучение вопросов международных отношений подразумевает глубокий интерес самих студентов к этому аспекту. Не препятствует ли «международный профиль» пониманию и восприятию Ваших лекций?
- Если человеку интересна история внешних событий – политических, экономических, - то тем более ему должна быть интересна история духа, духовного осмысления самых насущных проблем человеческой личности. Поэтому, я думаю, интеллигентная молодежь МГИМО, которая имеет уже некоторое образование и навык гуманитарного осмысления мира, даже в большей степени, чем другие, желает найти ответ на вопрос: «Что есть истина?». Отсюда – сравнительно высокая посещаемость этого курса (хотя я не обольщаюсь: в институте учатся тысячи людей, а на лекции ходят десятки).

- А вопросы вроде: «Зачем это нужно молодежи?» от представителей старшего поколения Вам приходилось слышать?
- Приходилось, но я вовсе не считаю, что перед молодыми людьми проблема осмысления духовных основ человека и мира должна стоять в последнюю очередь. Отнюдь. Религия сейчас вообще не является уделом пожилых людей. Как раз среди старушек очень много бывших «комсомолок-доброволок» 30-40-х годов. Многие из них настроены против Бога значительно сильнее молодежи, так как были активными богоборцами в юности. К сожалению, это отличительный признак многих бывших комсомольских активистов. Нынешняя же молодежь, свободная от бремени богоборства, намного легче приходит к вере.

- Как Вы считаете, когда было легче исповедовать свою веру: в советское время или сейчас? Ведь ясно, что во времена гонений в Церкви оставались лишь глубоко верующие люди, а сейчас обращение к Церкви стало массовым и модным, но многие делают это без достаточного внутреннего убеждения. Кроме того, сейчас существует множество религиозных течений, и неискушенному человеку подчас очень трудно в них разобраться.
- В то время тоже всего хватало: и суфизм, и индуизм, и какие-то течения нью-эйджевского толка были известны советской интеллигенции. Но, безусловно, в годы, когда за веру, за участие в церковной жизни могли выгнать из института или с работы, случайных людей в Церкви не было. Человек должен был сто раз подумать, прежде чем становиться верующим, как в первые века христианства. Кокетство веры обходилось слишком дорого. Сегодня люди идут в Церковь массами, и конечно, невод веры приносит много мелких рыбешек. Но вместе с тем, сегодня гораздо больше людей, которые всей душой стремятся к Богу.

Как политолог становится религиеведом

- Андрей Борисович, в 1973 году Вы вышли из стен МГИМО политологом. От выпускников этого института, пожалуй, в меньшей степени ожидают, что они станут заниматься историей религий, для того времени это случай вообще исключительный. Как Вы стали религиеведом?
- Это тот самый случай, который ясно, на мой взгляд, показывает, каково участие Бога в человеческой судьбе. Когда я заканчивал МГИМО, меньше всего притязал на то, чтобы заниматься историей религий, мало что в этом понимал. Я был человеком невоцерковленным, хотя и по-своему верующим: когда я был подростком, сестра моего деда подарила мне Новый Завет на русском языке, полученный ею в гимназии в награду за отличную учебу. Я прочел и был потрясен глубиной этой книги, многого, однако, в ней не понял. Став студентом МГИМО, в возрасте 16-17 лет, я ощутил всю неправду советского строя и идеологии. Я не представлял себе до конца, каким наше государство должно быть. Жил, как многие тогда, идеалами западной демократии, надеялся, что Россия станет когда-нибудь демократической страной западного типа. Советские идеалы я не принимал и не допускал какого-либо компромисса совести по отношению к ним. Поступая в МГИМО, я мечтал, как многие, стать дипломатом, но ко второму курсу ясно понял, что в МИД никогда не пойду, и что мне вообще следует держаться подальше от мест, где меня могли бы подвергнуть проверке на идеологическую лояльность. Я выбрал научную стезю.

- Чем Вы занимались в те годы? Правда ли, что на Ваши научные работы был запрет в печати?
- Правда, но не сразу. Я начал работу в Институте востоковедения Академии наук, хотел заниматься Таиландом - древностью и средневековьем, то есть проблемами, которые допускали минимальную идеологическую вовлеченность. Но жизнь распорядилась иначе. Во-первых, заниматься средневековьем мне никто не дал (хотя диплом в МГИМО я защищал по этому периоду). Пришлось заниматься современным Таиландом. Тема моей кандидатской звучала как «Адаптация парламентаризма в Таиланде». Защитил я диссертацию не без труда: она была работой «буржуазно-объективистской» и не соответствовала постулатам марксизма-ленинизма. К 1984 году, уже работая в другом отделе, я с еще большим трудом подготовил докторскую диссертацию, акцент в которой был сделан на религиозном характере восточных обществ. Защитить мне ее тогда не удалось. Более того, меня чуть было не выгнали из Института востоковедения – за религиозные убеждения и активную деятельность в этой сфере (я был уже верующим человеком, участвовал в крестном ходе на Пасху и т. д.). Мне запретили заниматься научной работой, запретили печататься. Был полный запрет на публикации моих статей во всех журналах – от «Знание – сила» до «Народов Азии и Африки» и «Рабочего класса и современного мира». Меня перевели в технический сектор энциклопедий Азии.

- Как же Вы пришли к истории религий?
- Меня заинтересовала проблема происхождения царской власти на Древнем Переднем Востоке. Я написал большую работу «Харизма власти: генезис царственности в древнейших государствах мира» (позже, в 90-е годы, она была опубликована). Главы из этого исследования я прочел своему другу Алексею Ивановичу Сидорову, который преподавал в Московской Духовной Академии. Он послушал и сказал: «Ты же тот самый человек, которого я ищу!». Оказалось, что ректор Духовной Академии, владыка Александр, попросил его найти преподавателя истории религий, который был бы верующим человеком. Поговорив с архиепископом, я согласился и начал активную подготовку курса: днями и ночами сидел в ИНИОНе, много читал, в первую очередь энциклопедию Мирчи Элиаде, готовил лекцию за лекцией и с начала осеннего семестра 1988 года стал преподавать историю религий.

- Вы ощущаете преподавание своим призванием?
- По-моему, у человека, если он последовательно развивается, в определенный момент жизни возникает потребность передавать кому-то свои знания, накопленный опыт. Каждый из нас начинает жизнь как ученик и завершает как учитель – это нормально. Можно, например, быть учителем в своей семье и учить только своих детей, но когда ты ощущаешь, что у тебя есть некий опыт, который может быть интересен не только твоим детям, то круг твоих детей-учеников расширяется. У меня появилась возможность беседовать со студентами на самую дорогую и близкую мне тему – о вере, причем в институте, который я сам когда-то кончал. В годы, когда я учился в МГИМО, запрет говорить на эту тему болезненно ощущался. Например, лекции по религиозным и культурным традициям Востока нам читал Леонид Сергеевич Васильев – блестящий ученый, но, естественно, сильно стесненный в преподавании идеологическими рамками научного атеизма.

Любовь сглаживает межконфессиональные различия

- Вам, как лектору, приходится говорить перед аудиторией о вещах, в которые Вы, как православный христианин, по идее верить не должны. Трудно ли сохранять объективность?
- Если говорить откровенно, то в своих лекциях я всегда подчеркиваю отличия догматики православия от догматики, скажем, индуизма. Но нужно сказать, при более глубоком подходе в религиях открывается намного больше общего, чем при взгляде поверхностном. Вера ведь может выражаться для человека во внешней форме, то есть в обряде, а обряды в каждой религии очень разные. Но тот, кому важнее сам объект веры, то есть Бог, к Которому человек стремится, найдет в разных религиях массу общего, потому что мы все стремимся к одному и тому же, просто наши пути очень различны. Меня, как религиеведа, всегда интересовали эти пути. Сохранились разработки к лекциям, где я, с одной стороны, выписывал интересные вещи, скажем, из Бхагават-Гиты, а с другой – из учений Отцов Церкви. И знаете, близость многих мыслей поразительна. И сейчас, готовясь к лекциям, я испытываю в некотором роде интеллектуальный восторг от того, насколько разными словами, в разных формах и разными способами люди славят Бога. По-моему, это подтверждает слова Тертуллиана о том, что душа человека по природе христианка.

- То есть негативных взглядов на буддизм, индуизм Вы не разделяете?
- Понимаете, когда человек, плохо изучив свою традицию, не познав ее глубин и истин, бросается в другие традиции, он совершает примерно то же самое, что человек, который вместо того, чтобы улучшать жизнь своей страны и своего народа, эмигрирует в другую страну, где лучшая жизнь уже организована, но не им. В этом смысле человек, переходящий из православия в индуизм, совершает ошибку. Но мнения, что индуизм и буддизм сами по себе являются чем-то ужасным и гибельным, я совершенно не разделяю. Я твердо верю в слова Христа: «что не Отец Мой Небесный посадил, то искоренится». Мы видим, что и буддизм, и индуизм до сих пор исповедуются миллионами людей. Значит, это тоже некоторые формы духовных путей к Богу, пусть и не понятные нам до конца. Я этих путей никоим образом не осуждаю и по-своему, как нечто внешнее, даже люблю, но сам практиковать их не собираюсь.

- А как Вы поступаете в ситуации, когда, например, Вам предстоит прочесть лекцию о христианстве в аудитории, где много людей, исповедующих другую религию?
- Это всегда очень трудно, хотя у меня есть такой опыт. Не так давно, например, мне пришлось читать лекцию о генезисе христианства из Ветхого Завета в еврейском обществе Риги. Вы понимаете, что для верующего иудея это серьезная проблема. Я не хотел ни в малой степени обидеть слушавших меня людей, милых, умных, интересующихся. Мне было очень тяжело читать лекцию, так как с одной стороны, я пытался передать всё совершенно адекватно, ни в чем не погрешив против истины своей веры, и в то же время старался ничем не обидеть моих слушателей, не дать повода почувствовать, что я смотрю на них свысока. Не дай Бог, чтобы они так подумали! И вроде бы получилось. С меня сошло семь потов, но, кажется, мы расстались друзьями, долго обменивались мнениями, я отвечал на вопросы, и никаких обид не было. .....

www.umniki.ru

 

Наши банеры

Приглашаем к сотрудничеству