• Главная
• Карта сайта
• Контакты
• Вход

Гумилев Николай Степанович

Николай Степанович Гумилев (3 (15) апреля 1886, Кронштадт — август 1921)

С 1915 года линия фронта протянулась по реке Даугаве. Сюда, под Ригу, писал письма отцу Аркадий Голиков, будущий советский писатель Аркадий Гайдар. Под Двинском (Даугавпилсом) воевал будущий Герой Советского Союза Иван Владимирович Тюленев, в Великую Отечественную войну командующий войсками Южного фронта, Закавказского военного округа и Закавказского фронта. Неподалеку в Каргопольском полку служил Константин Рокоссовский, ушедший в армию добровольцем. Видимо, велико было желание Константина Рокоссовского поступить в полк, раз для этого пришлось прибавить, целых два года - на самом деле в августе 1914 года молодому добровольцу не было и 18 лет, а в русскую армию призывались тогда лишь лица, достигшие 21 года

В марте 1916 г. близ Двинска, у поселка Ницгале, занял позиции 5-ый гусарский полк, в котором служил прапорщик Николай Гумилев, русский поэт «серебряного века», ушедший на фронт добровольцем в сентябре 1914 г.

К тому времени Гумилев был уже известным поэтом. Его первая публикации относится еще к 1902 году. После этого был целый ряд сборников, публичных выступлений и, наконец, в 1911 году при активнейшем участии Н. Гумилёва был основан «Цех поэтов» и декларация о появлении нового художественного течения - акмеизма. Гумилев к тому времени был известен и как путешественник. С 1907 года он много путешествовал. Если долгое пребывание в Европе не было чем-то исключительным и удивительным, то совсем иначе относились к его африканским поездкам. Николай Степанович совершил несколько экспедиций по восточной и северо-восточной Африке и привез в петербургский Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого богатейшую коллекцию.

В 1914 году Гумилев ушел добровольцем на фронт. Зачислен в лейб-гвардии уланский полк, как человек с образованием зачислен вольноопределяющимся, что делало его не простым рядовым, а кандидатом в офицеры. К началу 1915 года он уже награжден двумя Георгиевскими крестами. В конце марта Гумилев успешно окончил школу прапорщиков и приказом главнокомандующего армиями западного фронта произведен в прапорщики с переводом 5-й гусарский Ее Величества императрицы Государыни Александры Федоровны Александрийский полк.

Для Гумилева начиналась новая жизнь. Безусловно, два георгиевских креста говорили о том, что в полк пришел человек, который знает войну не по штабным донесениям или газетным очеркам. Но одно дело, проявив личную храбрость скакать сломя голову с пикой наперевес, или с шашкой в руке, а другое – войти на равных в воспитанную на корпоративных началах офицерскую среду, стать командиром для рядовых. Да и характер войны уже изменился. Маневренный период оказался позади, позади лихие рейды, стремительные атаки, яркий риск, стремление внести свой личный вклад в скорое дело победы. Война превращалась в позиционную, все меньше романтики оставалось в полковой службе, где прапорщику Гумилеву пришлось начинать с дежурства по коноводам. Гусары были людьми образованными и понимали, что рядом с ними не просто прапорщик военного времени, а один из тех людей, кто с основанием был причислен к пантеону русской поэзии.

Гусар к тому времени уже редко использовали как кавалеристов. Все чаще и чаще спешенными они несли боевую вахту в окопах. 13 апреля александрийцы попали под сильный артиллерийский обстрел наших позиций у станций Ницгаль и Авсеевка.

Первый месяц пребывания Н.Гумилева в полку запечатлен в воспоминаниях штабс-ротмистра В. А. Карамзина: «…Я присел на балконе и стал наблюдать за прохаживавшимся по балкону Гумилевым. Должен сказать, что уродлив он был очень. Лицо как бы отекшее, со сливообразным носом и довольно резкими морщинами под глазами. Фигура тоже очень невыигрышная: свислые плечи, очень низкая талия, малый рост и особенно короткие ноги. При этом вся фигура его выражала чувство собственного достоинства. Он ходил маленькими, но редкими шагами, плавно, как верблюд, покачивая на ходу головой... Я начал с ним разговор и быстро перевел его на поэзию, в которой, кстати сказать, я мало что понимал. - А вот, скажите, пожалуйста, правда ли это, или мне так кажется, что наше время бедно значительными поэтами? - начал я. - Вот, если мы будем говорить военным языком, то мне кажется, что «генералов» среди теперешних поэтов нет. - Ну, нет, почему так? - заговорил с расстановкой Гумилев. - Блок вполне «генерал-майора» вытянет. - Ну, а Бальмонт в каких чинах, по-вашему, будет? - Ради его больших трудов ему «штабс-капитана» дать можно. - Мне думается, что лучшие поэты перекомбинировали уже все возможные рифмы, - сказал я, - и остальным приходится повторять старые комбинации. - Да, обычно это так, но бывают и теперь открытия новых рифм, хотя и очень редко. Вот и мне удалось найти шесть новых рифм, прежде ни у кого не встречавшихся. На этом наш разговор о поэзии и поэтах прервался, так как меня позвали к командиру полка...

При встрече с командиром четвертого эскадрона, подполковником А. Е. фон Радецким, я его спросил: «Ну, как Гумилев у тебя поживает?» На это Аксель, со свойственной ему краткостью, ответил: «Да-да, ничего. Хороший офицер и, знаешь, парень хороший». А эта прибавка в словах добрейшего Радецкого была высшей похвалой».

Для Гумилева характерен такой эпизод: «В 1916 году, когда Александрийский Гусарский полк стоял в окопах на Двине, штаб-ротмистру Посажному пришлось в течение почти двух месяцев жить в одной с Гумилевым хате. Однажды, идя в расположение 4-го эскадрона по открытому месту, шт.-ротмистры Шахназаров и Посажной и прапорщик Гумилев были неожиданно обстреляны с другого берега Двины немецким пулеметом. Шахназаров и Посажной быстро спрыгнули в окоп. Гумилев же нарочно остался на открытом месте и стал зажигать папироску, бравируя своим спокойствием. Закурив папиросу, он затем тоже спрыгнул с опасного места в окоп, где командующий эскадроном Шахназаров сильно разнес его за ненужную в подобной обстановке храбрость - стоять без цели на открытом месте под неприятельскими пулями».

В такой атмосфере и рождалось стихотворение «Война»:

Как собака на цепи тяжелой,

Тявкает за лесом пулемет,

И жужжат шрапнели, словно пчелы,

Собирая ярко-красный мед.

А «ура» вдали — как будто пенье

Трудный день окончивших жнецов.

Скажешь: это — мирное селенье

В самый благостный из вечеров.

И воистину светло и свято

Дело величавое войны.

Серафимы, ясны и крылаты,

За плечами воинов видны.

Тружеников, медленно идущих

На полях, омоченных в крови,

Подвиг сеющих и славу жнущих,

Ныне, Господи, благослови.

Как у тех, что гнутся над сохою,

Как у тех, что молят и скорбят,

Их сердца горят перед Тобою,

Восковыми свечками горят.

Но тому, о Господи, и силы

И победы царский час даруй,

Кто поверженному скажет: «Милый,

Вот, прими мой братский поцелуй!»

«Я очутился в окопах, стрелял в немцев из пулемёта, они стреляли в меня , и так прошли две недели», - пишет он Ларисе Рейснер 15 января 1917 года. Фронтовая жизнь Гумилёва окончилась неожиданно. «Я уже совсем собрался вести разведку по ту сторону Двины, как вдруг был отправлен закупать сено для дивизии». С 1917года Н.Гумилев проходил службу в Париже в качестве адъютанта при комиссаре Временного правительства. Революционный год поэт был далеко от родины. В отличие от многих, решил эмигрантом не становиться. В 1920 участвовал в организации Петроградского отдела Всероссийского Союза писателей. В 1921-м опубликовал два сборника стихов. Но третьего августа того же года Гумилев был арестован, по подозрению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева» и расстрелян.