Истинные средства к получению Духа Святаго - святые таинства

• Главная
• Карта сайта
• Контакты
• Вход

Раз полено, два полено

Гениальное произведение отличается от произведений «однодневок» своей вневременностью. Однако эта вневременность видна нам всякий раз по иному, ведь мы различаем ее через призму своей ситуации. Это обстоятельство указывает на возможность и необходимость все новых и новых интерпретаций вечных текстов.

Среди книг, написанных для детей, примером вневременного текста является произведение Карло Коллоди «Приключения Пиноккио». В Советском союзе эта книга была оттеснена на задний план сказкой Алексея Толстого «Золотой ключик или приключения Буратино». Сегодня можно по-новому взглянуть на эти работы. В данном очерке мы уделим внимание тексту Коллоди как первичному. «Золотой ключик» Толстого нужен для того, чтобы понять какие смыслы сказки Коллоди были редуцированы «советским сознанием» и по сей день остаются невостребованными в полной мере.

Речь идет, прежде всего, о религиозном смысле сказки. Правда, на пути осмысления этой темы многих занесло «не в ту степь». Итальянский критик Пьеро Барджеллини в 1942 году сделал предположение о христологическом символизме сказки Коллоди. Получалось, что «…каждый образ человека и животного, каждый предмет и ситуация в истории Пиноккио имеют свою аналогию в евангелии, и наоборот: крещение (старик в ночном колпаке выливает таз воды на голову Пиноккио); тайная вечеря (в таверне «Красный рак»); Ирод – это владелец кукольного театра Манджофоко (пожиратель огня) и даже сделанный из хлебного мякиша колпак Пиноккио связывается с причастием».1

Однако аналогии, приведенные Барджеллини, кажутся весьма натянутыми. С ним были не согласны другие исследователи. Так Итало Кальвино писал: «Единственный возможный вывод – тот, что творческое воображение определенной цивилизации порождает ряд персонажей, которые могут взаимодействовать различным – но не любым – образом, поэтому две занимательные истории обязательно имеют много общего». 2 То, что у Лоренцини (Коллоди – это псевдоним) было семинарское образование, еще не доказывает с необходимостью евангельских сюжетов в его сказке. Барджеллини демонстрирует метод анализа, с помощью которого практически в любом литературном произведении можно заподозрить зашифрованное евангельское послание. Если длить аналогии, то почему бы не заключить, что Джеппето, проглоченный акулой, - это пророк Иона? Говорящий ослик, в сцене поездки в «Страну развлечений», - ослица Валаамская? В общем, нужно только дать волю фантазии…

В сказке Коллоди, безусловно, есть евангельские аллюзии. Только они не так банально прямолинейны. Тема греха, тема внутреннего преображения – вот где стоит искать параллели. Существуют и другие аналогии. Наталья Трауберг отмечала: «К сожалению, есть люди, которые вообще не понимают, что в основе любого искусства всегда лежит условность, что в тех же сказках многие вещи надо понимать не буквально. Элементарный пример — «Пиноккио». Ну да, там действует фея. Но очевидно же, что это метафора ангела, а вовсе не колдунья-чернокнижница. На то и сказка, что в ней — намек. Нельзя сводить всё к учебнику догматического богословия».3

Если и проводить параллели с Евангелием, то здесь это нужно делать не на уровне отдельных персонажей и событий, а на уровне общей идеи произведения.

«Приключения Пиноккио» - удивительная сказка, с огромным этическим зарядом. Здесь повествуется не просто о приключениях деревянного человечка, а о его нравственном становлении. Финалом этого становления является обретение подлинной человечности и превращение в настоящего мальчика.

Заметим, что Буратино у Алексея Толстого не претерпевает никаких изменений на протяжении всего повествования. Поленом был, поленом и остался… Пожалуй, единственный герой, который преображается у Толстого – это Пьеро. Любовь к Мальвине делает его отважным. Все остальные персонажи статичны.

Толстой постарался избежать в своей сказке даже намека на морализаторство, в то время как сказка Коллоди подчеркнуто моралистична. Мирон Петровский писал: «Сказка Коллоди – произведение откровенно и насыщенно морализаторское. Едва ли не каждый эпизод сопровождается пространными моральными сентенциями. Морализирует автор, морализируют его герои – и Карло, и волшебница с голубыми волосами, и сверчок, и белочка, и ворона, и собака Алидоро (прообраз Артемона из «Золотого ключика»), и «таинственый голос», и сам Пиноккио. Их мораль достопочтенна и скучна: бумажные скрижали, сто тысяч мелочных заповедей, назойливое напоминание о том, как следует вести себя бедняку, навсегда согласному с тем, что существуют богачи. У Коллоди морализируют все, у Толстого – никто».4 Ничего другого, вероятно, в 1986 году Петровский написать и не мог. Заметим, что наличие морали в литературном произведении (тем более, сказке) не является безусловным недостатком. Ярлык морализаторства пришпиливали к сказке Коллоди больше по идеологическим причинам.

Мораль в сказке Коллоди обретается в борьбе, проверяется на опыте. Коллоди показывает не только, как важно слушаться старших, но и как тяжело исполнить это послушание Пиноккио. Маленькие читатели могут, таким образом, проецировать на главного героя свои собственные душевные коллизии.

Здесь и тема греховности сердца человеческого – «Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» (Рим.7:15). И тема искушений, которым так тяжело противостоять.

Неудивительно, что в советское время в солидном академическом издании о сказке Коллоди было написано: «…произведение это проникнуто мелкобуржуазной мещанской моралью».4

Это своеобразный знак качества. Книгу, которая удостоилась подобной дефиниции в стране воинствующего атеизма, читать нужно обязательно. Ведь под «мелкобуржуазной мещанской моралью» зачастую подразумевалась христианская истина.

Стоит также отметить, что морализаторский пафос у Коллоди всегда смягчен юмором, игрой со смыслом (или игрой в бессмыслицу). В сказке можно обнаружить великолепные примеры нонсенса. Чего стоит одна только километровая акула, болеющая астмой и страдающая от сердечной недостаточности! Многие диалоги (например, диалог врачей, решающих, жив ли Пиноккио) также написаны в жанре нонсенса.

Парадокс, нонсенс придают произведению Коллоди то измерение комизма, которое было свойственно и комедии «Дель арте». В сказке Толстого нонсенса гораздо меньше. Смысл «приручен». Но, в итоге, пропадает и комический элемент. Живые юмористические диалоги между персонажами в сказке Коллоди практически исчезли у Толстого.

Если наличие нонсенса задает игровое измерение сказки Коллоди, то присутствие темы смерти придает повествованию глубину (в том числе и в области морали). Умирает друг Пиноккио Фитиль, умирает (пусть и мнимо) фея. Способность писать о смерти - это, похоже, один из признаков мастерства сказочника. У большинства великих сказочников тема смерти, так или иначе, присутствует. Можно вспомнить творчество Ганса Христиана Андерсена, Астрид Линдгрен и т. д. А сколько смертей в народных сказках!? Перед лицом смерти обнаруживается истинное бытие.

Интересно, что в советской сказочной литературе тему смерти старательно обходили стороной. Например, у Сельмы Лагерлёф в «Удивительном путешествии Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции» умирает много героев, но в пересказе этой сказочной повести А. Любарской и З. Задунайской упоминается только смерть деревянного боцмана (хотя в оригинале он остается живым). Алексей Толстой тоже следует негласному правилу «неупоминаемости» смерти. Из положительных персонажей умирают только престарелые ужи, но это смерть полная жертвенного смысла.

Сказка Коллоди лишилась после обработки Толстым и «буржуазной» (читай христианской) морали, и волшебства, и значительной доли юмора. Остался «экшн». Пиноккио побеждает себя, Буратино побеждает Карабаса Барабаса. Перед нами два разных взгляда на сказочный мир, формирующих отношение к этому реальному миру. Христианский и гуманистический подходы к проблеме несовершенства окружающей нас действительности. Две разных истории о деревянном человечке открывают перед нами возможность мировоззренческого выбора.